мне пришла пора искать свою собственную дорогу и выстраивать свою собственную жизнь.
С тяжелым сердцем я посмотрел на глубокий снег, лежащий в трамвайной колее, и двинулся вперед.
Надо мной промелькнула крылатая тень, и в следующее мгновение прямо перед мои носом приземлился Пирожок. Я отпрянул, не понимая, кто его послал и что этому коту могло от меня понадобиться. Но он, исполненный гордости, положил к моим лапам упаковочку с соленой карамелью. Я действительно не взял ее с собой. Я ее забыл.
Кот начал урчать, требуя заслуженной похвалы с тем видом, с каким он приносил мне и Дейрану добытых им мелких големов. Я огляделся. Карамель испортится, если ее так оставить, на этом снегу, а я ведь ее…
О Сотворитель, да для кого же я ее покупал?
– Я теперь делаю чай слишком кислым, мне уже не придется поработать с этим материалом. Видимо, я теперь дракончик скорости, мой друг, больше не чайный дракончик, – сказал я Пудингу, – я теперь дракончик скорости…
Я опустил голову, поднял голову, и в следующее мгновение мы уже на всех парах мчались за трамваем.
Я мог насыщать ликру признаком скорости! Эйда, моя милая Эйда вот-вот готова была начать старт без него, у нее не осталось Чая, не осталось Кейрры, но я! Я все еще у нее был, и я должен был уйти, чтобы это понять, я должен был успеть, чтобы это все сохранило смысл!
Мы перескакивали из трамвая в трамвай, мы проделали часть дороги по воздуху, но добрались до стадиона почти вовремя, проникнув внутрь через технические каналы, так как в кассе билетов уже не осталось, а мой оказался заказан на имя Вайерра.
– Полный стадион, – отметил я, скорее, для кота, надеясь, что Эйхнар и Дейран еще не закрыли пит, но они закрыли.
Пришлось подниматься повыше, в коридорах опять царила пустота, все зрители давно заняли свои места, все внимание города было приковано к этому совершенно банальному в обычные сезоны забегу.
Когда мы протиснулись на пригодный для прыжка уровень, уже дали старт. Долго уговаривать кота не потребовалось, не понадобилось никаких обещаний. Прыжок – и вот он оседлал восходящий воздушный поток! Я видел бегущих девушек под нами. Я различил Эйду, и мы нацелились на нее.
Эйдераанн здорово отставала, но я уже насыщал ликру внутри себя для нее, я был готов приготовить внутри себя самый идеальный, самый нужный ей чай. Чистую рафинированную скорость. Даже если ее мощное ликрообращение испортит мое собственное – я понимал, что значит для нее, что значит для нас всех этот забег. Все, вся наша жизнь – в этом одном усилии. Все, что мы можем, и все, что у нее есть, должно быть вложено в него, потому что все или ничего. И все – для победы.
И мы поравнялись с Эйдой, пролетая как раз над ней. Несущейся изо всех своих сил, опережающей в своем беге ветер, несущий нас над их головами, но все равно отстающей от побеждающей четверки. Пирожок какое-то время держался на корпус впереди нее, но я побоялся, что дальше она сделает рывок, и – прыгнул.
Была секунда, когда я летел, управляя этим сумасшедшим движением с помощью собственных крыльев, и они в эту секунду перестали быть декоративным.
Потом я приземлился к ней на плечо и отдал ей все, что у меня было. Горячая, безумная ликра Эйды, ликра спортсменки, поставившей ради этого последнего круга на карту все, что было у нее, и все, что было у нас, хлынула в меня, но я справился за один удар сердца и насытил ликру для Эйды, и та начала набирать скорость.
Она обошла двух последних спортсменок, выйдя на шестое место, она обошла пятую, четвертую и третью девушку за десять метров до финиша, она обошла вторую, и она вырвалась в лидеры за мгновение до финишной прямой, и в этот момент я был не просто шустрым чайным дракончиком, я был стремительным, я был самой скоростью – каждый удар моего сердца увеличивал скорость Эйды, делая ее непобедимой.
Она упала. Меньше чем за метр от финиша.
Раскрошились, не выдержав нагрузки, оба коленных сустава. Пошли трещинами кости.
Я не был готов отдавать хоть кому-то победу. Я помчался по ее алчно протянутой к белой финишной линии руке, и в этот момент я был наверняка самым быстро бегущим чайным дракончиком на черной и белой земле, и это был мой личный, мой заставлявший выложиться до самого конца и даже больше забег.
Но вот шедшая сразу же за Эйдой спортсменка пересекла финишную черту, вот вторая, и ветром от их мощных ступней меня просто сдуло назад. Я упал на припорошенное снегом спортивное покрытие дорожки и беспомощно смотрел на то, как одна за другой финишируют все семеро девушек.
Я подполз к руке Эйды и ткнулся в нее мордой, она нежно погладила меня от шеи и до хвоста.
Мы проиграли все.
Но мы – победили. Я понял это, потому что трибуны стихли на мгновение, словно бы забыв о том, что кто-то вообще победил, а затем начали сначала то здесь, то там, а потом – все вместе в едином порыве хлопать и подбадривать Эйду.
Не любимицу и не символ Золотых Крон, а сам город, как он есть – пронизанный мечтами и устремлениями, город инженеров и мастеров, город, всегда встававший на ноги. Город, который никогда не сдавался.
И Эйда сжала, забрав ладонями только что налетевший снег, кулаки и начала подниматься на ноги. Я поспешил занять место у нее на плече. Она поднималась. Со сломанными ногами, раздробленными коленями, опираясь только на механику, как всегда опирался наш город, чьи инженеры заложили сами кости этого мира, в чьих цехах собрали для неба Луну. Эйда поднималась, против правил, против разумных речей, она боролась и побеждала, потому что не существовало для нее других соперников, кроме нее самой. И зрители там, на трибунах, кричали ее имя, и аплодировали стоя, и ждали ее последнего, самого главного шага.
И Эйдераанн пересекла финишную черту.
Все, кто были уже за ней, бросились к ней, чтобы поздравить. В эту секунду все они и все мы соприкасались с тем главным, что и являет собой спорт: преодоление предела, ограничений физического мира и непримиримого ума, преодоление себя, стремление быть всегда выше, всегда смелее, всегда ради мира, всегда целиком. Мы соприкасались с тем важным и древним – древнее и
